КОМПОЗИЦИЯ "МЕМЕНТО МОРИ"

Закончен мой многолетний труд!
Долго я наблюдала, как безжалостное время видоизменяет два банана и мандарин.
Теперь два банана и мандарин мумифицировались окончательно.
Никто не узнал бы в них прежние молодые, полные сил фрукты.
До и после:

ДИФИДИ И НАШИ

Три фрагмента из книги Дитриха Фишера-Дискау, сегодня умершего. Через десять дней ему исполнилось бы 87 лет.
***
...Почитаемый всеми зал, в  котором дирижировали Чайковский, Дворжак и Тосканини, стоял на грани разрушения, его должны были продать и срыть с лица земли. Если бы не... И вот тогдашний президент, скрипач Исаак Стерн, и его ближайший помощник, господин Блум, письменно спросили меня, не согласился бы я без вознаграждения вместе с другими знаменитыми музыкантами принять участие в концерте в пользу Карнеги-холл, причём цены на билеты будут назначены максимально высокие. "Аккомпанировать" мне должен был Владимир Горовиц.
Точно в указанное время мы с Юлией появились в квартире Горовица в восточном районе Нью-Йорка, несколько мрачноватой "пещере", каковой она мне показалась, - в ней преобладали фиолетовый и чёрный цвета. В течение целого часа с нами болтала Ванда, урождённая Тосканини, - до тех пор, пока её муж, набравшись сил в послеобеденном сне, одетый в халат, с кричащим платком в нагрудном кармане, сияя, не вошёл в комнату. После короткого разговора, во время которого Горовиц - словно с большим трудом - всё вспоминал фамилию: "Как его... Вильгельм К... Вильгельм К... Вильгельм Кемпф...", мы прошли "Любовь поэта" без повторов и детальных разборов.
- Я играл эту вещицу сорок лет назад с одной певицей, - прокомментировал Горовиц наш "урок".
( На следующий день... )

Игоря Стравинского, этого великого старца, апологета сокрушительного модерна, я увидел впервые на представлении бузониевского "Доктора Фауста". Предстояло впервые исполнить его кантату "Авраам и Исаак", написанную на древнееврейском. Об этом языке у меня были такие же смутные представления, как и о венгерском при исполнении Кодая. Для того чтобы вколотить себе в голову эту партитуру, замысловатую в ритмическом отношении, написанную в строгом послевеберновском стиле, потребовалось немало времени. Маэстро сообщил из Америки вполне откровенно, что не сможет дирижировать произведением сам, поскольку оно слишком сложно для его мануальной техники. Могу признаться, что я по этому поводу испытал некоторое чувство облегчения, поскольку ни разу не слышал каких-либо эйфорических сообщений об искусстве Стравинского как дирижёра. (...)
Потом маэстро явился собственной персоной вмессте со своим "Эккерманом" - дирижёром Робертом Крафтом. Белые шерстяные носки под галошами Стравинского - это было первое, что я увидел, когда маэстро вылезал из шикарного лимузина.
( Ему стоило огромных усилий... )

Я уже рассказывал о том, какую особенную радость испытываю, вникая в концепции Святослава Рихтера. У этого пышущего энергией, иногда по-львиному завораживающего публику русского мать живёт в южной Германии - поэтому его контакты с Западом теснее, чем у других советских музыкантов. С тех пор как французы организовали для него его "собственный" фестиваль, он стал чаще всего выступать во Франции. Рихтер ценит эту страну ещё и за то, что там "молодые люди так красиво кричат", - должен сказать, что я тоже люблю это акустически усиленное и потому более ощутимое выражение успеха.
После длительных переговоров с советскими должностными лицами, бесконечных уточнений, которые по своей сложности напоминали покупку коровы, мы наконец получили возможность выступить с совместными концертами в Советском Союзе. Тогда я и узнал Рихтера как легко ранимого, чувствительного человека, которому, как и его жене Нине Дорлиак, в прошлом знаменитой оперной певице, труднее, чем многим, продираться через все превратности судьбы. В невзрачной жилой башне ему удалось получить две смежные квартиры, сломать стены - так, что это производит теперь впечатление известного размаха и благополучия. Рихтер регулярно устраивал там небольшие выставки живописи и рисунка. Я попал на одну из них, где были выставлены изображения его, ближайших друзей и членов семьи, среди которых мне запомнились ценнейшие рисунки Репина и Кокошки. Там я встретил вдову незадолго до того умершего композитора Дмитрия Шостаковича и скрипача Гидона Кремера, с которым мы говорили о бедах замкнутой музыкальной жизни в Советском Союзе, стоя перед огромными окнами с великолепным видом на Москву. Когда во время следующей репетиции на фоне той же самой панорамы я спросил Рихтера об истории некоторых домов, которые видны из окна, он с глубокой грустью в голосе ответил:
( - Это... )